Эта реплика в голове у меня уже лет 10-15. Накануне каждого 9 Мая я собиралась ее написать, собиралась с силами, но так и не собралась. Я точно знаю, почему не писала, - мне было стыдно, потому что я понимала, что не все поймут, точнее не поймет большинство, еще столько же осудят.

Я не знаю, почему решилась сделать это в этом году, наверное, есть какая-то причина. Не суть.

Что значит праздник 9 Мая для меня?

Для меня это самый тяжелый день в году. В этот день, да и днем ранее, я вообще стараюсь не выходить на улицу. Чтобы не встретить их. Ветеранов. Иногда мне это удается. Иногда нет. Несколько раз ходила с дочкой в парк Победы. Когда она была поменьше. Рассказывала о войне, о ее прадедах, которые с той войны не вернулись. Рассказывала с гордостью. Потому что так правильно. Она должна знать, почему память об этой войне, о людях, которые на ней погибли, важны. Ей все было понятно и просто. Сложно мне.

Невыносимо тяжело смотреть в глаза этим старикам, как будто за все, что с ними произошло в этой жизни, несу ответственность лично я. Я так чувствую. За то, что состарились так рано, что пенсии их не позволяют им жить так, как хочется, что каждый год на 9 Мая к ним толпами идут чиновники, суют конверты, поздравляют – наверняка от души, но мне всё кажется, что по принуждению.

Почему-то стыдно понимать, что и ждут-то они этого дня ну просто очень! Целый год ждут. Потому что в этот день с ними будут разговаривать, их выслушают, они будут нужными. В любой другой день – вряд ли, ну если только для очень узкого круга родных. У многих из них, кстати, и тех не осталось.

Не помню, в каком году, кажется в позапрошлом, в парке Победы был парад. Тогда не все ветераны смогли подняться наверх, машины туда не пропускали, а транспорта для всех ветеранов почему-то не хватило… Впрочем, все чиновники тогда до верха добрались нормально, на личном авто. А старики, не все конечно, их всего-то по пальцам пересчитать, стояли внизу, не уходили, живо спрашивали тех, кто уже спускался: «А был ли сам президент? И что сказал?», «А наших-то много?», «А марши какие играли?»…

Они не были обижены, что не попали туда. Им очень хотелось, но это была не обида, а сожаление. А мне было стыдно, так сильно, что я прошла мимо, не остановившись, не поговорив. Стыдно за себя. Зная заранее, ведь и я могла взять одно-два такси. Да, не знала. Но все равно жгуче стыдно.

Стыдно, что за все мои почти 40 лет я ни разу не попыталась узнать о судьбе своих дедов… Я сделала это только после того, как меня об этом попросил мой папа. Как оказалось, он много лет пытался узнать что-нибудь о своем без вести пропавшем отце, писал письма, получал какие-то ответы и снова куда-то писал. Я этого не знала. Наверное, не потому, что отец мне этого когда-то не говорил, наверное, потому, что тогда, давно мне казалось это неважным. И в этом мне тоже очень стыдно признаваться. Особенно вот так, всем, незнакомым людям.

Но больше всего мне стыдно не за все перечисленное, а за то, что я жду, когда этот день быстрее закончится и мне не придется больше стыдиться. Иногда думаешь, что скоро это чувство тебя покинет, когда покинет эту землю последний ветеран… Но, на самом деле, скорее, придет чувство еще более глубокого сожаления, потому что тогда я точно уже не смогу ничего изменить, исправить. И, может, поэтому именно сейчас мне захотелось признаться в своем малодушии.