После того, как в Душанбе началась выставка картин Марифат Давлатовой, на молодую художницу посыпались проклятия и угрозы со стороны ее же соотечественников. Дело в том, что на картинах Марифат женщины в таджикских шароварах или тюбетейках частично обнажены. Есть у Марифат и другие работы, но люди заметили только те, которые выполнены в стиле ню.

О том, как  художница справляется с критикой в свой адрес и что она хотела сказать своими работами, Марифат рассказала в интервью «АП».

Мы с Марифат встречаемся в кафе столичного отеля Сирена; именно здесь проходит выставка ее работ. В этот будний день около ее картин никого из посетителей нет, зато если открыть ФБ прямо сейчас, то можно следить, как под постами о работах Марифат в режиме онлайн появляются гневные комментарии с проклятиями, угрозами и оскорблениями. Есть, конечно, и те пользователи, которые стараются поддержать, что-то объяснить, но негативных комментариев так много, что заметны только они.

 

- Марифат, что вообще происходит?

- Я не знаю. Я вдруг открыла ФБ и мне стали писать друзья и незнакомые люди, мол, не обращай внимания, держись, не сдавайся. Я сначала ничего не поняла, а потом увидела эти комментарии.

Вообще художников, конечно, всегда критиковали и говорили про них гадости. Даже Леонардо да Винчи критиковали, просто раньше без социальных сетей – не знаю, как они это делали, сложнее было, наверное, чем сейчас.

Хотя есть и хорошие отзывы, их тоже много. Был на моей выставке посол ЕС и сказал мне, что все время в Таджикистане видел [на картинах] только горы, ишачков, собачек, камни, а тут что-то новое, и ему понравилось.

Думаю, что меня поддержало наше министерство культуры. Они опубликовали на сайте заметку о моих работах, написали, что эта выставка покорила своим откровением. Они видели мои работы и отметили их.

- Можешь сформулировать посыл своих картин?

- Мы постоянно сталкиваемся с тем, что в твою сторону могут бросить неприятные слова на улице посторонние люди, даже если у тебя просто приоткрыто плечо; и я подумала, что если покажу красивое женское тело и дам понять, что это именно те женщины, которых они оскорбляют на улице, кому то станет стыдно. Я хотела показать, что женское тело – это красиво и не нужно принимать его, как предмет, как вещь. Это выражение протеста против отношения к женщинам.  

Несколько лет назад у нас случилось горе – не стало бабушки. Я надела траурный, белый платок, я была абсолютно без макияжа и все равно мне в след бросали такие неприятные слова, что я вынуждена была снять платок, чтобы не оскорблять память о бабушке.

Другой случай – я шла по улице, меня просто схватили за руки, взяли мой телефон, узнали мой номер, звонили потом и угрожали. Я стала агрессивной и писала эти работы, чтобы не умереть от своей агрессии. Да, я решила писать в стиле ню, но в Таджикистане, конечно, есть художники, которые работают в этом направлении. Ирина Дмитриева-Ванн, например.

- И у Фарруха Негматзаде тоже есть такие работы. Вы кстати с ним общаетесь?

- Он приходил на выставку, но до этого мы тоже общались. Он сказал, что ему нравятся мои работы; конечно, над мастерством мне надо еще работать, но идея ему понравилась. У него – да, тоже есть картины в таком стиле, особенно «Марджона» - мне так она нравится! Но я никогда не слышала гневных комментариев в адрес Фарруха. Его картины приняли нормально, может быть, потому что он мужчина или потому что он не такого возраста, как я. Не знаю, но мы не говорили с ним о том, что такие работы в Таджикистане вызывают критику.

(Уже после того, как мы записали интервью, Фаррух Негматзаде написал на своей странице в ФБ пост в поддержку Марифат: «Творец, как Марифат Давлатова, летает высоко!... обыватель ходит по земле и впитывает в себя то, что его окружает! А окружают его всевозможные догмы, навязанные всевозможными псевдо пророками!

Искусство никогда не принадлежало народу!, искусство принадлежало избранным - образованным, духовно богатым! И народ может почерпнуть для себя часть прекрасного от творца!»). Орфография сохранена.

- Марифат, а что родственники?

- В семье за меня беспокоились и советовали не работать в этом направлении. Я на протяжении трех лет доказывала, что это нормальные работы. Слава богу, у меня была мастерская отдельная и мало, кто из родственников видел работы.

Мои родители боялись за меня, поэтому тоже были против. Но уже после выставки они посмотрели на них другими глазами, и сейчас, когда моя мама читает весь этот негатив, она меня защищает.

- Слушай, а какие главные претензии тебе предъявляют «критики»?

- Когда я работала, я думала больше о мастерстве. Я понимаю, что я не идеальна и ждала отзывов о моей технике, мастерстве, о том, правильно ли я работаю с акварелью. Но мне стали отправлять суры из Корана… Стали говорить, что женщина – это мать, бабушка, дочь и она не может быть обнажена. Называли меня безотцовщиной, проклятой, писали, что у меня больная фантазия, что я не дружу с головой. На таджикском языке писали большие гадости.

Писали о том, что Хомо Сапиенс прикрыл себя, а теперь, мол, мы открываемся. Но мир давно открылся, это было еще до нашей эры – люди писали наготу и восхищались ею всегда.  До сих пор со всего мира люди едут в Лувр или Эрмитаж и восхищаются, в том числе и такими работами. И приезжают туда и из мусульманских стран тоже. Это не порнография, это - эстетика.

Но они говорят, что нам не нужно европейское, что у нас есть свои традиции. Они надевают костюмы, а не чапаны, ходят в кафе, а не в чайхоны, слушают попсу, а не шашмаком – это вот тоже не наше всё. Они смотрят на обычных женщин на улице и представляют их обнаженными и говорят им такие гадости.

- А на картины смотреть не могут - сердце останавливается.

- Они пишут мне: «нам обидно за мам». За чьих мам? Это не их мамы, ваших мам никто не будет так писать. Это не их женщины, а мои. Это автопортреты моего внутреннего мира. Ваших жен никто не будет так писать!

- Как ты находила натурщиц в таком высокоморальном обществе?

- Так тяжело. Никто не соглашался. Многие хотели, но боялись. В итоге, это все мои друзья на картинах.

- Их узнают?

- Вы знаете - да, хотя я пыталась изменить лица. Одна моя натурщица была против, чтобы я выставляла картину с ней, но потом пришла на выставку, посмотрела и ей так понравилось, что она разрешила выставить и себя. Но, к счастью, их узнают только наши общие друзья, а они очень хорошо образованы и воспитаны, адекватные все.

- В общем, натурщицы не пострадали.

- К счастью - нет.

 

«Они подумали, что унисекс – это что-то плохое»

- Марифат, расскажи о себе, когда ты начала писать, где училась?

- Дома у нас очень много книг, и не только о культуре таджикского народа. Я еще ребенком увидела орнамент греческий и поняла, что мне это очень нравится. Попросила родителей, чтобы они отвели меня на живопись, но у них не было времени, и я в 10 лет сама пошла. Начала рисовать, познакомилась с медовой акварелью, потом перешла на масло. Потом хотела поступить в художественный колледж, но родители сказали, что не надо и я пошла в колледж просто на дополнительные занятия. Художественную школу закончила, поступила в технологический университет. К счастью, я успела поучиться у Зухура Нурджановича (Хабибуллаев (1932-2013) – таджикский живописец, упомянут в БСЭ и других академических изданиях. Творчество Зухура Хабибуллаева является предметом изучения студентов, в том числе за рубежом и темой научных работ – прим.ред.). Или Рауф Мурадович (Мурадов – историк искусств – прим.ред.) был там один из лучших!

Таких уже там нет, к сожалению. Когда туда пришли молодые учителя, они даже не знали, что они преподают. Мне пришлось перейти в институт дизайна, там было чуть лучше - преподаватели еще советских времен, но общая система: «не ходи в джинсах, не ходи в коротких юбках, не делай то, не делай это» для художников – это очень тяжело. Мне быстро стало скучно, мне запрещали работать в том стиле, в котором я хочу, и я вернулась в технологический, чтобы просто его поскорее закончить и заниматься самообразованием, кроме того я занималась с замечательным художником Джамшедом Джураевым (художник-мозаичист, занимается флорентийской мозаикой – прим.ред.).

Еще повезло - мне дали мастерскую в художественном фонде, мало кому дают, но один художник уезжал, и он оставил свою мастерскую. Я в ней просто поселилась – ночевала там и проводила все дни, до тех пор, пока не уехала за рубеж.

За рубежом я стала изучать творчество японских и китайских художников. Меня покорила акварель - она непослушная, воздушная, она не поддается контролю. Я решила писать в этом направлении.

Теперь мне даже пишут и спрашивают, мол, как такое огромное полотно можно написать акварелью. С акварелью очень трудно справиться – ты работаешь с водой, вода течет, ты не знаешь как себя вести, ты приручаешь воду.

- Технологический все-таки окончила?

- Да, в 2016 году. Я окончила университет по специальности «художник-стилист». Но мне не дали выбрать тему дипломной работы, которую я хотела; они навязали мне своё мнение. Я хотела стиль денди в женском костюме, то есть - широкие брюки, широкие  рубашки.

- А чем не понравилось – все же закрытое?

- Может быть, они даже не знали, что это. Потому что я сказала, что это будет унисекс, а они подумали, что это что-то плохое. Это преподаватели искусствоведы. Они должны были оценивать нас. Они сказали: «не нужно выходить за пределы таджикской культуры». Тогда я придумала другой костюм и дала ему название «тайна Улугбека». Это был мужской костюм – денди с национальным колоритом, правда они заставили меня добавить чалму, двухслойные пиджаки. Я сделала такое все широкое, что и женщина может надеть. Правда, надеть мой костюм на женщин они не позволили.

Еще они заставили меня добавить цветочный орнамент. Но я не представляла себе, как можно добавить в этот костюм цветы, и я добавила графический символ зороастрийцев – свастику. Правда, мои преподаватели, когда ее увидели, сказали: «это же Версаче».

 

«Балерину» хотели купить за $3 тысячи, но я не отдала»

- Марифат, есть покупатели у твоих картин?

- Пару работ с этой выставки я уже продала, отправлю их сегодня в США - купили наши таджики, которые там живут. Многие интересовались ценами. Я называла стоимость картин, и они говорили мне: «Боже мой, вы же не Пикассо!». Но одна работа Пикассо стоит $14 миллионов, а мои работы – максимум $1,5 тысячи, есть даже работы по $150, $200, $300. И это цены, которые установили мне оценщики, а не я сама.

А еще мне позвонили и сказали, мол, мы дадим тебе 50 долларов, но только напиши маслом, и потом мы добавим еще $100. Но я объяснила, что вся эта сумма уйдет на материалы. Почему-то люди думают, что сами могут знать, сколько стоят мои работы.

Одну мою «Балерину» несколько лет назад хотели купить за $3 тысячи, но я не отдала, потому что хотела дождаться выставки. Та покупательница долго удивлялась, что такое большое полотно написано акварелью.

- Кстати, почему балерины?

- Мне нравится Дега. Он кстати тоже писал акварелью, и пастелью. Но еще для меня труд балерины - это так тяжело, это восхищает. Они всё время воюют со своим телом, они устают, мучаются, падают, но поднимаются и продолжают работать. Их пальцы на ногах переломаны, они получают мозоли на мозоли, и я думаю - жизнь любой девушки в Таджикистане похожа на жизнь балерины. Потому что приходится всегда воевать. Кто-то сдается и уходит. Кстати, большая часть «критиков» моей работы – это женщины, и это ужасно. Мне говорят: «ты феминистка», но вы прочтите и узнайте, что такое феминизм, а я просто защищаю себя. Просто отстаиваю свое право на жизнь такую, какая мне нравится. 

Следите за нашими новостями в Telegram, подписывайтесь на наш канал по ссылке https://t.me/asiaplus